«Боже, я отсюда никогда не уеду»

KYKY: Алина, вы 25 лет назад уехали из Беларуси, и сейчас живете в центре Нью-Йорка. Звучит как идеальная история успеха эмигранта из Беларуси. Но мы же знаем, что легко это не даётся. Как начиналась эта история?

Алина Блюмис: Я родилась в Минске, жила в Серебрянке, ходила в художественный кружок, как и многие дети. Там был очень хороший преподаватель, который посоветовал мне поступать в школу-интернат Ахремчика. Я туда поступила и через год или два после окончания школы, когда мне было 20 лет, уехала в Америку. В принципе, я прекрасно себя чувствовала в Минске. Но моя мама очень хотела уехать – а я решила, что поеду, помогу ей адаптироваться и вернусь. У меня много родственников в Америке. Мы не приехали на пустое место, но помню, когда мы первый раз поехали на Манхэттен (а жили мы у тёти в Бруклине), вышли из метро, мама увидела небоскребы и ей стало страшно за ответственность, которую она взяла на себя. Даже слезы на глазах были! А я посмотрела вверх и подумала: «Боже, я отсюда никогда не уеду».

Думаю, если бы мы тогда не улетели в Америку, то через пару лет я бы все равно поехала учиться в Германию или Польшу, потому что мои одноклассники уже проделали этот путь. А это работает так: один уехал и потянул за собой других.

В принципе, я хорошо себя чувствовала и в Беларуси, потому что, как и большинство молодежи того времени, была вне политики – меня она не интересовала. И всё, что касается системы, национальной символики, парадов, вызывало отторжение. Но мама, как человек старшего поколения, читала Солженицына, интересовалась Западом и, конечно, считала «здесь не будет будущего, а на Западе – будет».

KYKY: 25 лет – это же, по сути, аккурат срок нынешней власти! Получается, вы уезжали, когда еще был Шушкевич, беларусизация, надежда на демократию. Или уезжали как раз из-за того, что всё это схлопнулось?

Алина: Вот смешно, но я даже не знала, кто тогда был президентом.

KYKY: А, вы были настолько аполитичной...

Алина: Да, настолько. Более того, я помню, когда произошел путч и танки «вышли» в Москве, я была с друзьями на пляже в Украине – мы вообще ни о чем не знали. Мы тогда ехали в автобусе, все пассажиры что-то обсуждали.

Мы спросили: «Что происходит?» Нам ответили: «Страны больше нет». А мы с купальниками в автобусе едем.

KYKY: Вы восприняли это как шутку?

Алина: Нет, нам было всё равно. Мы же только что с пляжа! Мы были очень аполитичны, поэтому сейчас у меня все работы о политике. Но мы к этому еще вернемся.

KYKY: Вы смотрели фильм «Хрусталь»?

Алина: Да, смотрела. Его сняла моя подруга Даша Жук. Помню, когда она только переехала в Нью-Йорк, у нас были общие друзья – мы с ней тут же встретились. «Хрусталь» – замечательный фильм. Но Даша младше меня, я показанного ею Минска я не знала – уехала раньше всего этого. Героиня там такая яркая и нестандартная – она похожа на мою маму. Но моя мама 1945 года рождения, у ее поколения был более интеллектуальный протест – он выражался в разговорах, книгах.

KYKY: Америка была конечной точкой на карте?

Алина: Да, потому что у нас там была семья. Честно говоря, Нью-Йорк сильно отличается от Америки. Даже не представляю, если бы я оказалась в каком-нибудь маленьком городке Штатов. Когда мы приехали в Нью-Йорк в декабре, я помню, нас встретила тетя на машине. Мы едем по итальянскому району Бруклина, где такие двухэтажные домики и везде светящиеся Девы Марии и Иисусы.

Я была поражена: «И это Америка? Такая двухэтажная? Такая религиозная? А где вообще вся культура, андеграунд?» Но потом всё это нашлось.

Где-то месяц мы жили у тёти. Были легальными мигрантами, у нас была гринкарта. Я сразу пошла учиться – у меня была государственная поддержка. К счастью, тяжелого опыта эмигрантов не было вообще. Мне никогда не приходилось работать на заправке, например. Я сразу считала, что могу заниматься тем, что нравится. Единственное, у меня не было языка.

KYKY: Если бы я не знала языка, я бы ни за что не переехали в другую страну! У меня точно была бы паника, будто я живу с кляпом во рту. Как вы с этим справились?

Алина: А я об этом не подумала. Изучала английский в школе, у меня даже была пятерка. Но я, конечно, не могла даже заказать себе чашку чая в кафе. Сейчас у меня остался акцент – он мне не мешает, но когда я встречаюсь с кем-то в первый раз, меня спрашивают, откуда я. Но я не хочу быть ни американкой, ни беларуской: всё мое искусство про то, чтобы быть между культурами.

Я делала проект с Джеффом Блюмисом, который назывался «Культурные советы новым американцам». Один из советов: американцы любят, когда вы говорите с акцентом: считают, что это секси. Я же считаю, что нужно наслаждаться тем, что у тебя есть.

KYKY: Не раз слышала от друзей и знакомых, которые уехали, что черта беларуса – это местечковость. Мол, когда беларус попадает в дивный новый мир, он избавляется от своих комплексов и начинает жить как свободный человек. Так ли это? В какой момент после переезда вы поняли: всё, я самопризнанный житель Нью-Йорка, а не случайный гость?

Алина: У меня никогда не было желания забыть, откуда я. Когда говорят: «Сейчас я американец и забуду всё, что со мной было», – я считаю, это глупо. Помните, я говорила, что была очень аполитична? Но ведь подсознательно во мне всё это было. И сейчас я обращаюсь к этим знаниям. Мне нравится соцреализм и советская эстетика, я понимаю их ценность. Когда я росла в Беларуси, даже не видела, какая на зданиях лепнина. Но сейчас мне интересно рассматривать, как разные государства используют официальные символы. Интересно сравнивать даже на бытовом уровне, как люди на Западе и в Беларуси реагируют на одни и те же ситуации.

И в то же время дистанция помогает рассматривать особенности американской культуры. Там каждый день тебя спрашивают «как дела?», а ты говоришь «всё хорошо». А когда в Беларуси ты спрашиваешь «как дела?», люди рассказывают, что страшного случилось за это лето. И тут ты понимаешь, что постоянно «всё хорошо» тоже не может быть.

KYKY: Многие уехавшие люди, по моему наблюдению, через годы и десятки лет начинают скучать по Беларуси и романтизировать ее. У вас это произошло?

Алина: К счастью, нет. И до сих пор не испытываю ностальгии. Но это из-за моего характера: мне ностальгия вообще не свойственна. В прошлом было хорошо, но и сейчас мне хорошо. А в будущем может быть еще лучше.

Люди обычно ностальгируют не потому, что раньше было лучше, а потому, что тогда они были молоды и более энергичны.

KYKY: А что вас связывает с Минском? Следите за повесткой, общаетесь ли с друзьями?

Алина: Конечно. Я не слежу каждый день, что происходит в Минске. Но за художественной сферой наблюдаю. Что касается имен художников – за это время не так много изменилось. Даже когда я читаю новости, узнаю 60% имен. К тому же я поддерживаю связь со своими одноклассниками, которые живут в Дюссельдорфе, – это они делали выставку «Збор» об истории беларуского искусства за границей. Если у меня есть какие-то вопросы или я хочу узнать, что происходит в беларуском художественном мире, я могу поговорить с ними. И я смотрю лайфстайл-сайты, чтобы узнать, что вообще происходит. Правда, меня больше интересует искусство и друзья. Ну, и за политикой тоже немного слежу.

KYKY: А как вы оказались там, где сейчас живете? И, кстати, где вы живете?

Алина: Мы с мужем живем в Трайбеке. Но я жила во многих частях Манхэттена, в основном – в Даунтауне. Во время учебы у меня было жильё на моей тогда любимой улице Кросби в помещении, которое похоже на галерею «Ў» – такая старая китайская фабрика на первом этаже. Мы тогда не могли себе позволить снять квартиру. Кстати, сейчас там очень модный магазин Рик Оуэнс.

KYKY: Как вы познакомились с мужем?

Алина: Он приехал в Америку из Молдавии с семьей, когда ему было 12 лет. Мы познакомились на вечеринке общих друзей, причем это не была не художественная тусовка, но два художника нашли друг друга.

KYKY: Мне всегда было интересно, как пары, занимающиеся одним делом или ведущие семейный бизнес, справляются друг с другом.

Алина: Мы много сотрудничали, но сейчас Джефф больше занимается живописью. Все эти убеждения «либо семья, либо искусство» мне не близки. Я не выбираю. У Джеффа очень хороший характер, поэтому ссориться просто нереально. Мы работали вместе очень долго, и до сих пор некоторые проекты делаем вместе. Но нам повезло — мы любим делать разные вещи. И наш тандем срабатывает как раз по этой причине. А сейчас мы работаем отдельно, и у нас настолько разное искусство, что я наслаждаюсь этой разницей каждый день. Мне всегда интересно смотреть его работы – это как глоток свежего воздуха.

KYKY: Как выглядит ваш обычный рабочий день?

Алина: О, я с детства такая: когда работаю, у меня все отходит на задний план. Могу работать 12 и 16 часов подряд. Я даже могу забыть поесть! Идеальный день – это когда я в мастерской целый день с 9 утра до 7 вечера. Хотя летом, когда я была за городом, могла встать и в 6 утра пойти работать. А вечером хожу с друзьями на вечеринки – я люблю ночной Нью-Йорк.

«Изучай керамику – будешь делать горшки»

KYKY: Алина, можете вспомнить свою первую выставку?

Алина: Я пошла учиться живописи в колледже. У меня никогда не было сомнений, кем я хочу быть. Но в Америке я поняла, что учиться на живопись нет смысла – я уже закончила художественную школу в Минске. Я пошла к декану и сказала, что хочу остаться в колледже, но не знаю, что изучать. Он ответил, что нужно попробовать то, чего я совсем не знаю. Так я выбрала отделение компьютерного искусства. Я этим не занималась в будущем, но первая выставка была в нашей университетской галерее.

KYKY: Что происходило дальше?

Алина: Всё развивалось медленно. Надо сказать, что в советском художественном образовании очень много акцента делают на ремесло – то есть на то, как ты умеешь рисовать. Но мне ближе позиция, что всё должно идти от идеи. Идея — самое главное, а техника – вторична. Мне нравится концептуальное направление, я стала читать больше книг на эту тему, постепенно отошла от ремесла и пришла к концепту.

Сначала я делала видео-искусство, экспериментальное, почти документальное кино, но потом решила: я вообще не буду использовать компьютер, только когда делаю исследования. У меня даже нет интернета в студии. А когда я делала серию с птицами на паспортах, моя подруга сказала: «Чего ты так мучаешься? Выбери 10 самых красивых». Нет, мне нужны были все 43. И еще я много раз проверяла – может, пропустила какую-то. А я хочу полный объем! У меня такой подход.

KYKY: Можете рассказать про неудачные выставки? Чему они вас научили?

Алина: Неудачи бывают в любой выставке. Один раз я повесила работы рядом друг с другом, и никто не понял, что это две разные работы. Но, может, они не так заметны для публики. Просто мне пришлось слишком много объяснять – больше, чем я должна была. Людям было тяжело понять концепт, и я решила, что не буду так больше делать. Для меня важно, чтобы выставка выглядела хорошо и понятно.

KYKY: Какая-то выставка оказалась самой фееричной и запоминающейся?

Алина: Это выставка в галерее «Ў», и я не шучу. Уверена, что запомню её – это, наверное, самая большая моя персональная выставка. И я уверена в этих работах. В прошлом году я участвовала в большой музейной выставке во Франции MAC VAL, она называлась «Персона грата» в музее MAC VAL и музее Эмиграции в Париже. Когда смотрела на список участников, была удивлена: мне казалось, что кто-то ошибся – ну не могу я выставляться с такими людьми! И еще я очень ценю участие в выставке «Specters of Communism: Contemporary Russian Art», которую курировал Борис Гройс.

KYKY: Для Минска Галерея «Ў» – спасение. Но с какими ощущениями вы готовите выставку здесь, в Минске, после выставок во Франции, Великобритании и США? Это как вернуться в ветхий материнский дом с коврами на стене после мирового турне?

Алина: Нет. Я давно хотела выставку в Минске. Мне казалось, это очень важно — вернуться сюда с выставкой и показать, что я нашла, изучила и поняла за эти 25 лет. Если говорить про Галерею «Ў», то это великолепное пространство. Многие галереи мира мечтали бы о таком. Оно индустриальное, на первом этаже, очень большое, с баром. Если бы такая площадка была в Нью-Йорке, она стала бы одной из главных галерей в городе. И еще в таком тусовочном месте! Плюс у них очень оригинальный логотип, беларуское название и хорошая программа современного искусства. Конечно, желательно, чтобы у них было больше денег и они могли вывести беларуских художников на международную арену. Но они делают максимум с тем, что у них есть.

KYKY: Есть теория, что нынешнее современное искусство сильно обусловлено коммерцией. Мол, если бы художники не старались попасть в тренд и не ориентировались на тех, чьи работы стоят миллионы, они бы создавали совершенно другой арт. Как думаете, это так?

Алина: Конечно, это есть в любой сфере, но это ошибочный путь. Даже если вы сделаете копию очень известных коммерческих художников – Бэнкси, Мураками, Херста, Кунса – вы все равно ими не станете. Когда художник находит себя, он становится успешным. Люди понимают, что это что-то личное – то, чего они еще не видели.

Я никогда не думала о продажах. Считаю, что для художника это вредно. Искусство — не то место, где можно легко зарабатывать деньги.

А я никогда не хотела быть коммерческим художником, рисовать на заказ. Когда я делаю работу, настроена только на себя, потому что совсем не представляю, кто придет ко мне на выставку и какие у этих людей ориентиры. И когда кто-то считает мое искусство интересным, это для меня приятный сюрприз.

KYKY: Но в таком случае как художник может зарабатывать?

Алина: Вообще, по статистике, только два процента всех художников живут на деньги от своего искусства. Это мало реалистичная цель — жить на продажи. Кому-то это удается, но основная часть художников в Нью-Йорке преподаёт – так у них появляется стабильный заработок и время, чтобы заниматься искусством.

Когда я росла в Минске, никто не говорил, что мне нужно учиться на юриста или врача. И только лет в 18 я впервые услышала, что нужно выбирать профессию, чтобы она была практичной. Моя двоюродная сестра вышла замуж за бизнесмена. Он сказал: «Ну как ты будешь живописью заниматься, ты же не заработаешь никаких денег! Нужно изучать керамику, будешь делать горшки». Это было для меня открытием.

KYKY: Вы в своих работах обращаетесь к образу типичного человека. Почему? Мне кажется, в Америке, наоборот, преобладает философия «Я», уникального индивида.

Алина: Мне нравится делать проекты-исследования. Как вообще я пришла к мысли сделать работу «Большинство из нас»? Решила посмотреть, кто мог бы быть самым типичным человеком мира, насколько мы все похожи и насколько мы разные.

National Geographic недавно провели исследование и выяснили, что самый типичный человек в мире — это мужчина 28-ми лет из Китая. Я задалась целью построить более цельный образ и стала изучать статистику.

Моя работа «Большинство из нас» начинается так: родились 9 сентября, 28 лет, христиане, мужчины, по имени Мухамед, по фамилии Ли и так далее.

Как я пришла к этой формуле? 9 сентября — это самый распространенный день рождения, средний возраст — 28 лет, христиан больше, чем людей других конфессий, мужчин больше, чем женщин, имя Мохаммед — самое распространенное имя, а фамилия Ли — самая распространенная фамилия. Эта работа состоит из 14 параграфов, каждый из них начинается с того, как родился самый типичный человек, и заканчивается тем, что он часто повторяет слово «ОК». И когда мы составляем все эти данные вместе, получается абсурдный портрет. Но на самом деле персонаж Мухамед Ли есть даже в сериале «Теория большого взрыва». Там один парень говорит: «Кто-то должен полететь на космическую станцию – кто же это будет?». А Шелдон отвечает: «Это Мухамед Ли, потому что это самый типичный человек на свете». Конечно, это абсурд. Но в каждой шутке есть доля шутки. Мне нравится, что в одном персонаже мы соединяем христианство, восток и арабские страны. В этом уже есть какое-то будущее нашего мира. Мы сейчас так цепляемся за национальные ценности и патриотизм, но в конце концов мир идет к глобализации.

KYKY: Однажды я разговаривала с сотрудником ООН по делам беженцев. Он работает в Сирии, у него двое детей, которые с рождения переезжают за родителями по разным странам. Он беспокоится, что у них не будет чувства принадлежности ни к одной стране и культуре. Ваши работы зеркалят ваше чувство «непринадлежности»?

Алина: Я в принципе не хочу принадлежать ни к какой культуре, и от этого у меня нет одиночества. Наоборот, чем больше культур я знаю, тем увереннее себя чувствую. Например, когда я еду в Италию и понимаю пару слов и знаю, куда пойти, мне доставляет удовольствие, что я немного местная. У меня даже есть проект, который мы делали вместе с Джеффом, он называется «Картина в обмен за семейный ужин».

Всё началось в Израиле, там есть Bat Yam Museum – он пригласил нас на выставку, которая называлась «Гостеприимство». Мы придумали, что в газете дадим объявление: «Муж с женой подарят вам картину в обмен на приглашение на семейный ужин». Без имен и названия музея. Откликнулось восемь семей. Целую неделю мы ходили на ужины в разные семьи. У нас с собой были самые простые натюрморты, на которых было написано «спасибо за ваш ужин». Мы приходили с фотографом, ели, разговаривали, потом садились на диван – над ним вешали картину – и фотографировались с семьей. А на выставке показывали эти семейные портреты. Потом мы повторяли это в Америке, Италии и Китае. И всего в проекте участвовало 39 семей. Конечно, мы узнали разные мелочи – например, в Италии ужин начинается в 11 часов вечера, а в Китае – в 6 часов. Но каждая нация считает себя самой гостеприимной. В Беларуси даже был официальный туристический слоган — «гостеприимство без границ». И я больше обращаю внимание на такие ценности, чем на различия. Многие наши границы у нас в голове.

KYKY: Недавно я была в Берлине на Биеннале по теме экологии и будущего. После неё совсем отказалась брать кофе навынос. И подумала: неужели на меня так повлияла выставка? А какой эффект ваша выставка может оказывать на людей?

К нашему разговору присоединяется Ирена Попиашвили – куратор выставки Алины Блюмис. 12 лет она владела галереей в Нью-Йорке, но затем вернулась в Грузию, чтобы поднимать искусство на родине – создала свою Школу в Свободном университете Тбилиси.

Ирена Попиашвили: Посмотрев выставку, люди будут больше обращать внимание на детали. Алина предлагает свой взгляд на мир. Она разбирает геральдику на флору, птиц, оружие. Но то, как она организует все эти элементы — это ее мир. Например, для детей выставка станет игрой — им можно будет сказать: «Поищите тигра или птицу». Это развивает другое мышление и другой взгляд. Современного искусства все боятся, потому что не понимают его. А в этой выставке все можно объяснить. Ее сможет понять любой человек.

Согласитесь, нам всем всегда нужен паспорт. На всех паспортах мира есть птицы и цветы – и оказывается, элементы, которые есть в геральдике одной страны, есть и у другой. Мы думаем, что мы все такие разные, но у нас очень много общего.

Том Уэйтс купил несколько моих работ

KYKY: Как устроен мир нью-йоркских галерей? И как туда попасть?

Ирена: Лучше начинать с групповых выставок. Обычно выставляются в галереях или некоммерческих пространствах. Важен и нетворкинг художников. Лично я больше внимания обращала на художника, которого мне советовал другой художник. Нужно знать, что за галерея, в которой вы хотите выставляться. С кем они работают и подходит ли ваша работа для них.

Большинство художников не знают, как продать себя, как связаться с галереями. Очень важно иметь портфолио и ходить по всем выставкам – знать, что где происходит. Если вам уже предлагают работать, сначала нужно отмерить пробный период и посмотреть, может ли галерея продать ваши работы. Обычно галереи не забирают все права, а работают 50/50. Когда какая-то галерея предлагает вам сотрудничество, нужно знать, что именно она будет делать для вас и с кем вы будете выставляться — это же играет на вашу репутацию.

KYKY: Недавно я встретила мнение, что капитализм вымывает богему, так как со временем массовая культура обесценивает высокое искусство, звездой может стать кто угодно, а художников полно и в Instagram. Как следствие – богема не противостоит «буржуа», а нас все больше захватывает диктат рынка. Что думаете?

Алина: Instagram – это не богема, это коммерция. А богема – это люди, которые пишут книги и с философской стороны осмысляют разные процессы, тот же Instagram. Бориса Гройса, например, нет в Instagram, но в его книгах есть анализ этого феномена. Лично я всегда ставлю анонсы своих выставок в Instagram. Но, по сути, я просто делаю какой-то минимум, ведь соцсети – это пиар, реклама.

KYKY: В фильме про мир галерей современного искусства «Бархатная бензопила» едко показаны галеристы, модные художники, критики. Они не могут пройти мимо зеркал, не полюбовавшись собой, их речь целиком состоит из высокопарщины. Прав ли фильм в таком изображении арт-тусовки?

Алина: В каком-то смысле в этом есть правда, но не вся арт-тусовка такая. Есть люди, которые просто зарабатывают деньги, и им плевать на искусство. Есть галеристы, которые поддерживают художников всю жизнь, даже если те не продаются. Я спокойно отношусь к любой тусовке. Мне, наоборот, нравится быть в компании очень вычурных людей, а потом – в компании очень простых. Я люблю, когда вокруг что-то меняется. При этом я никогда не пытаюсь слиться ни с этой тусовкой, ни с той.

Понимаете, снобские тусовки – это в принципе о деньгах и статусе. Но когда ты художник, этот статус на тебя не так давит. Я никогда не боялась разговаривать с теми, у кого высокий статус. Все мы обычные люди.

Вот пример: однажды ко мне на выставку пришел Том Уэйтс со своей женой – я долго с ней беседовала. Я не знала, кто она. И его не узнала!

Подозревала, что это кто-то знаменитый, потому что вокруг ходили люди и активно фотографировали. Том спросил, откуда я, и я ответила, что из Минска, рассказала свою историю. Но если бы я знала, что это Том Уэйтс, я бы говорила, как люблю музыку! Я бы не смогла говорить о себе и больше бы говорила о нем. Так что это незнание меня спасло. Он, кстати, купил несколько моих работ.

KYKY: Не могу не задать бытовой вопрос: какую рекордную цену вы выставляли за свои работы?

Алина: Я даже не знаю, как выставляются цены. Их определяют галеристы.

KYKY: А за сколько купил ваши работы Том Уэйтс?

Алина: Это был проект как магазин сувениров, поэтому вышло не очень дорого. Стоили они не как сувениры, чуть дороже — пару сотен долларов.

KYKY: На какую сумму может ориентироваться человек, который хочет купить ваши работы?

Алина: У меня сейчас идет выставка «On the Land of Eagles», Galerie Anne de Villepoix в Париже. Там серия черно-белых акварельных рисунков национальных животных. Каждая стоит несколько тысяч долларов. Кстати, есть и портрет Беларуси — зубр.

KYKY: Мне еще очень понравилась ваша работа, на которой изображена карта мира в виде свиней.

Алина: Да, эта работа называется «The Battle of the Cowshed» и отсылает к книге Оруэлла «Скотный двор». Она, кстати, по той же цене.

KYKY: Что вы считаете вершиной карьеры художника?

Алина: Что удивительно — ничего. И даже самые успешные художники мирового масштаба считают себя неудачниками. Потому что предела нет! Считать, что ты всего добился, глупо. Но и считать себя неудачником глупо, потому что ни то, ни то не является правдой. Даже иметь картины в коллекции MOMA не представляется целью, к которой всю жизнь стоит стремиться художнику.

KYKY: Я представляю, как выглядит минская арт-тусовка. К сожалению, есть ощущение, что это люди, которые поняли: здесь им суждено жить в андеграунде государственной культуры, а поддержки ждать можно только от своих же. Как думаете, эти люди герои, потому что они остались, – или «терпилы», которые спасовали перед возможностью уехать?

Алина: Тяжело сказать. Мне кажется, художникам было бы полезно увидеть, как работает мир современного искусства в других странах.

Например, в России я порой слышу реплики: «О! Какой новый художник!» Но посмотрев на его работы, понимаешь, что всё это уже было.

Выходит, чем больше ты знаешь, тем лучше. Хотя всегда есть какие-то индивиды, самородки, которые не выезжают из деревни всю жизнь, но создают шедевры.

KYKY: Может ли художник не уметь рисовать?

Алина: Конечно! И тому очень много примеров. Например, Альфредо Джаар, может, и умеет рисовать, но я никогда не видела его работы, связанные с рисунком. При этом я знаю много людей, которые очень хорошо рисуют, но не являются художниками.

KYKY: Это слово активно обесценивается, но кого, по-вашему, можно назвать современным гением?

Алина: Есть такая нью-йоркская художница Мерил Ладерман Юклес. Ей уже 80 лет! В 70-е годы она написала манифест об искусстве домашнего хозяйства «Maintenance Art Manifesto» (1969). Она была замужем, у нее трое детей. Она была в арт-тусовке, но ей приходилось много времени уделять домашнему хозяйству. И она сделала целый проект об этом. Например, у нее была серия фотографий о том, как она складывала носки после стирки. И был перфоманс, когда она мыла ступеньки банка на Уолл-стрит «Washing/Tracks/Maintenance Outside» (1973). А еще для проекта она пожимала руки уборщикам Нью-Йорка. Я всегда ее очень любила – мне нравится такое творчество, это концептуально.

Однажды мы в своем проекте с семейными ужинами были в гостях у пожилой женщины в Бронксе. Один из гостей, мужчина сказал, что его жена тоже художник. Я говорю: «Не могли бы вы повторить своё имя?» – потому что я его плохо расслышала. Он произносит ее имя, и я на 10 минут теряю дар речи. Это была та самая Мерил! Недавно у нее была выставка в Куинсе – она некоммерческий художник, но очень почитаемый. И ведь для кого-то такие люди – вообще никто. А для меня они – всё.

KYKY: И финальный вопрос: художник имеет право быть мудаком?

Алина: Конечно, да. Сейчас есть движение против Пикассо, потому что он плохо относился к женщинам. Я за феминизм, за равноправие, но против цензуры и морализации. Мы не можем судить об искусстве, беря в расчет, каким был человек. Для меня это второстепенно. Достоевский был антисемитом – так мы будем читать Достоевского или нет? А Френсис Бэкон не был ужасным человеком, но был алкоголиком и не славился вежливостью. И в его работах это нашло какой-то выход. Искусство не только о прекрасном, оно часто бывает о самом низком. Чем сложнее человек и чем больше в нем добра и зла, тем глубже он понимает эту действительность. И чтобы сделать высказывание, нужно понять и пройти через это. Наверное, художник и не может быть таким уж одуванчиком – это же будет никому не интересно!