Феминистка в объятиях коммуниста. Как я ходила на рейв для фанов Ленина

Боль • Елизавета Мороз

Есть молодёжь, которая вступает в компартию и топит за Сталина. А есть те, кто искренне не понимает, как коммунизм дожил до 21 века. Среди последних – наш журналист Лиза Мороз. Она захотела, чтобы 7 ноября прошло правильно: с парадом и при параде. Поэтому отправилась на площадь Независимости к девяти утра – время и место коммунистической сходки. Зачем? Чтобы посмотреть в глаза этим людям и узнать, как они относятся к марксисткой феминистке.

Праздновать День Октябрьской революции я начала ещё за сутки. Дело было в баре – я пыталась вжиться в роль марксистской феминистки и экспроприировать средства парней на свой коктейль. Это было плохое (хоть и успешное) решение, но поняла я это, когда на утро почти проспала возложение цветов Владимиру Ильичу. Благо, мой лук молодой коммунистки был заранее готов – total black и красный берет.

Проклиная лишний шот, я заставила маму подвезти меня на парад. Мы вскочили в ее BMW, я подумала, что в те самые времена к нам бы точно нагрянули люди с красной повязкой на плече. Навигатор показывал, что ехать минут 20,но у меня их не было – по словам очевидцев с прошлых маршей, всё происходит очень быстро, как секс двух советских товарищей под одеялом коммунальной квартиры. Мать включила стахановца – и мы ни разу не остановились на красный светофор. На небе даже показалось солнце, которое обычно не поддерживает социалистические взгляды – 7 ноября в Минске стандартно туманище.

Уже подбегая к площади Независимости (коммунисты упустили момент, когда она перестала быть «Ленина»), я увидела картину из жизни Моисея. По обе стороны от пятиметрового вождя стоят две шеренги фанатиков с красными флагами КПБ. У самого памятника – оркестр в белых пиджаках. Передние ряды – мужчины и женщины за 50 в пуховиках, кожаных кепках и с розами в руках. Галерка – студенты с гвоздиками и взглядом, направленным в сторону выхода. Всего собралось человек 200. Едва ли у кого-то из них есть Tinder.

Подхожу к группе детей суверенной Беларуси, которые что-то забыли на этой сходке мужских дублёнок. Ребята трясутся, как той-терьеры – вот-вот замёрзнут:

— А почему у вас не розы, а гвоздики? – спрашиваю. – Розы намного круче смотрятся.

— Это же не мы выбираем. Нам их раздали. И сказали, если придем, нам зачтут отработку за общагу, – рассказывает парень, замотанный в шарф, как Кенни из South Park.

Оркестр заводит шарманку. Я засекаю время – интересно, сколько же длится этот коммунистический акт. Пока играет гимн, замечаю двух женщин, которые держат руки на сердце. Впечатляюсь ура-патриотизмом, но тут же думаю, что они могли просто прижимать куртки ближе к телу – чтобы не продуло.

— Вы так самозабвенно подпеваете гимну. Это ваш любимый праздник в году? – спрашиваю одну из них, брюнетку с помятой от ветра челкой.

— Нет, конечно. Мы просто так желаем нашей стране благополучия. Не очень-то помним те времена, но все равно уважаем государственные праздники. Правда, сюда пришли, потому что на производстве сказали «надо». Силой никто нас не вёл, конечно. Но, сами понимаете, нужно слушаться начальство.

К Ленину льётся цветочная череда от «самипонимающих». Первыми к ногам вождя припадают активисты компартии. На одном из них пальто – кажется, из прошлогодней коллекции Elema. Галстук в полоску не очень сочетается с клеткой, зато на лице такая ответственность, которая возбудит любую фанатку соцреализма. На другом первопоходце – кожаная дубленка родом из 80-х, но в хорошем состоянии. Угадать, что древнее у таких людей: дублёнки или мировоззрения – решительно невозможно.

Национальные телеканалы снимают этот опен-эйр с ракурсов, добавляющих не только лишние килограммы пришедшим, но и лишнюю массовость всему происходящему.

Пока я рассматриваю, кто в чем пришел, толпа значительно редеет. Коммунистов хватило ровно на семь минут – даже Коэльо был бы недоволен. На площади остаются только те, кто пришел сюда, как на сходку после лагерной смены.

Ко мне подплывает женщина лет 60-ти, вся в белом. «Я хочу дать наказ нашей молодежи. Будьте бдительны, любите родину, защищайте ее границы и стойте на страже мира!» – чеканит, тыкая в меня указательным пальцем. Пока я пытаюсь восстановить личное пространство, подходят еще три пенсионера. Со мной заговаривает пожилой джентльмен, похожий на плюшевого медведя. На нем кепка и розовый шарф.

— У нас такая хорошая память осталась об этом празднике, его же для нас завоевали. В СССР этот день был веселый, громкий, радостный, с флажками и шариками. Просто сказка! – улыбается он золотыми зубами.

— А как вы продолжите праздник? (Я же хочу узнать, как выглядят afterparty коммунистов).

— Сейчас пойдем домой и, конечно, будем праздновать. Что найдем в холодильнике, то на стол и поставим, – отвечает мне самая активная из компании – Лидия.

— Чего ты прибедняешься? У нас есть селедка под шубой, к чарочке хорошо подходит, – подпевает ей Иван в кепке.

Я должна задать свой главный вопрос:

— А как вы относитесь к феминисткам?

— Не нужны они нам! – машет рукой Иван, которому можно дать кличку чарка-селёдка. – Женщины должны относиться к мужчинам, как женщины. А мужчины к ним – как к равноправным членам общества. Не надо женщинам кричать, что они ого-го какие.

— А я за полное равноправие, – шепчет беззубый дедушка, который все это время прячется за спиной Лидии.

Они хвалят мой красный берет и уходят в сторону метро. Я же пытаюсь найти настоящего, ортодоксального коммуниста. Выбор небольшой – около Ленина крутится больше фотографов, чем поклонников серпа и молота.

— Как вам праздник? В этом году лучше, чем в прошлом? – спрашиваю высокого седого мужчину с двумя серебряными резцами.

— Да, в этом году и дождя не было, и организация лучше. Я сам состою в коммунистической партии. Пошел туда по зову сердца. Потом долго депутатом был.

— Вы бы хотели, чтобы Ленина привезли в Минск, как мощи святых привозят в Дом милосердия?

— Наверное, нет. Пускай остается на своем месте. Хотя так бы я точно его увидел, а то ни разу не был в мавзолее.

Из диалога меня вырывает невысокий мужчина в черной куртке. Он спрашивает на беларуском, почему я не говорю на его языке. Потом коммунизм даёт о себе знать – собеседник хочет знать, не агент ли я. Чтобы успокоить его, спрашиваю о его чувствах  от всего этого действа.

— Я опоздал. Мало, что увидел, – почему-то он переходит на русский. – И почему-то в этом году не было этих старых пердунов из ВКПБ (Всесоюзная коммунистическая партия большевиков – Прим. KYKY). А вот они самые настоящие коммунисты, матерые. В прошлом году они приносили плакаты «Долой капитализм» – так хоть веселее было.

Уже потом, погуглив прошлогодние фоторепортажи, я понимаю: действительно! До полного сюрреализма тут не хватало только движа с портретами Сталина. А пока Беларусь – последняя страна, в которой 7 ноября – праздник. В какой момент его отменят? Наверное, когда студентам и работникам заводов перестанут давать зачёты и отгулы за то, что они обматываются красными флагами. Или когда незнакомцы на улице не будут видеть друг в друге работников КГБ, а пенсионеры смогут позволить себе селедку под шубой без особой на то причины. Но и это не точно.

Заметили ошибку в тексте – выделите её и нажмите Ctrl+Enter

Смерть и скука. Что рисовали на полях следователи в годы Большого террора

Боль • Сергей Бондаренко

Обычный следователь НКВД эпохи Большого террора (лето 1937-осень 1938 года) мог за месяц пропустить через себя 30-40 политических уголовных дел. Каждое такое дело, даже в самом быстром варианте обработки, — собрание из десятков документов: допросов, анкет, очных ставок, обвинительных заключений. KYKY публикует фотопроект Сергея Бондаренко для «Большого музея».