Утро седьмого мая

Сообщение от мамы в телеграме: отца задержали по подозрению в экстремизме. Обманом выманили на улицу в 4 утра, якобы чтобы осмотреть машину. И увезли.

Пару часов спустя об этом пишут практически все крупные медиа. Мне пишут люди, даже не из нашей страны, выражая поддержку. Друзья из Украины готовы идти к беларускому посольству.

Отец объявляет голодовку в изоляторе из-за ущемления своих прав. Из дурости захожу в комментарии на одном крупном портале: на пять негативных – один адекватный: «В Европе ему бы за такое ноги бы подрезали» – «Ребята, это возвращение 37-го года!» – «Так для борьбы с такими еще не придумали ничего более действенного» – «А с виду адекватный человек!» И всё в том же духе. Усмешка на лице сменяется удивлением: кто живет рядом со мной? Я не знаю. Я жил в вакуумном мире с адекватными людьми – где в это время были другие?

Конечно, я отдаю себе отчет, что воспринимаю это сквозь призму субъективного опыта. Со стороны сына, который знает подсудимого всю жизнь. Я психолог по образованию и в курсе о социальной желательности. Но давайте пройдемся по сырым фактам. Мой отец с 2002 года ухаживает за матерью-инвалидом, которая перенесла инсульт и не может нормально передвигаться по квартире. У него четырехлетний ребенок, мой брат, который находится в окружении любящих его людей. Каким-то образом отец умудряется работать по несколько суток без сна, чтобы обеспечивать семью, и при этом уделяет ей всё возможное внимание.

Даже по образованности я не смогу найти человека, который сможет с ним потягаться: физик, журналист, полиглот; с нуля сам освоил программирование, поднимал стартап в Штатах и сейчас консультирует западных коллег. У всего есть цена – седые волосы на его голове появились к 40 годам. 

Утро восьмого мая

Его подвозят вместе с другими административщиками на автобусе к суду советского района. Не спал всю ночь – по матрасу бегали насекомые. Говорит моей маме, что подал жалобы о своем отменном проживании в гранд-отеле на Окрестина. Что может быть прекраснее, чем провести 30 часов на выходных без сна и еды? В 11.00 истекает срок его административного задержания – и он может идти. Но остается, ожидая суда, в итоге получая лишь повестку на 16 мая. 30 часов в камере – и всё просто ради того, чтобы получить повестку.

Вечер десятого мая

Папа просит меня поездить с ним по городу – мама и бабушка переживают, не захочет ли милицейская интеллигенция опять устроить ему экскурсию в реконструкцию средневекового шика.  

Страх не беспочвенный: днем, когда отец гулял с моим братом, ему внезапно позвонили. Сударь Глеб Владимирович, а не соизволите ли вы пройти сейчас в опорный пункт? Дальше без сарказма: мой папа испугался. События последних дней, пребывание в миксе норадреналина и адреналина включили режим войны, закладываемый советской школой. В голове отца возник вопрос: не выбегут ли меня сейчас вязать на глазах у ребенка?

Он говорит милиционеру, что все вопросы органы должны решать через его адвоката – берет ребенка в охапку и бежит домой. Паттерн действия «спасай детей и беги в окоп». Последние дни проходят иллюстрацией Гребенщикова: «Нас учили не жить, нас учили умирать стоя».

Папа просит поехать с ним к Окрестина, чтобы забрать его сокамерника. Так уж получилось, что с ним там был некий милый пенсионер. Дедушку задержали за распитие: он шел на свой поезд, подбежал к проводнице с просьбой открыть двери, а рядом стоял милиционер. Вместо того, чтобы поехать домой, он поехал на 10 суток.

При заезде в изолятор выдаются документы на подпись, где есть пункт, мол, даю свое согласие оплатить пребывание из собственных средств. Папа не поставил там подпись. Но многие не глядя ставят – и выходят без денег. Мы с отцом приехали, чтобы забрать старика, потому что его некому было забрать. 

Утро 11 мая

Приехали в советское РУВД, чтобы получить уже третий протокол с совершенно новой фабулой.

13 мая. Суд.

Действующие лица:

Глеб Рубанов – «экстремист»;
Александр Галиев – адвокат;
Александр Белый – участковый, свидетель;
Денис Воронище – старший  участковый советского РУВД, майор, свидетель;
Вера Головкова – судья.

Папа закончил изучать материалы дела только в пять утра, а суд был назначен на десять. Душный зал, в котором сидят представители прессы, мама, адвокат Галиев и папа. У него скачет давление. Всем встать, суд идет.

Первым же делом отец заявляет два ходатайства. Во-первых, об осмотре материалов дела – чтобы убедиться, что они такие же, как при ознакомлении в РУВД: в одном из них обнаружены признаки предполагаемого подлога. Во-вторых, чтобы [согласно статье 9 Международному Пакту о гражданских и политических правах] законность его задержания рассмотрели в этом же заседании, и за ним было признано право на компенсацию.

Судья документы осмотреть разрешила, ходатайство о законности задержания пообещала рассмотреть позже. Большую часть процесса изучались именно обстоятельства ночного задержания, но в итоговом решении о них не было ни слова.

В ход пошли остальные ходатайства, уточняющие требования в процессе:

«Прошу суд при рассмотрении дела исследовать находящейся в деле протокол осмотра предметов и документов от 14.03.19 на предмет наличия непосредственно определяемых признаков фальсификации <...> и обеспечить сохранность документа как возможного вещественного доказательства». Судья разрешает.

«Прошу вызвать капитана Белый, А. А. [исполнитель дела] и майора Воронище, Д. В. [задерживавший]. Считаю, он может дать существенные пояснения по моему делу и задержанию, которые имеют значение для рассмотрения законности». Суд удовлетворяет это ходатайство чуть позже.

Отец обращает внимание, что виновность должна быть однозначно доказана органом, ведущим административный процесс, а у него нет обязательства доказывать свою невиновность. А также есть право не свидетельствовать против себя. Считает, что из имеющихся доказательств выставить его виновным нельзя. Более того – как ИТ-специалист – уверен, что такое «установление» в принципе невозможно в отношении любого гражданина РБ, которому предъявляются обвинения за публикации в Facebook.

Версия отца

«Сначала мне позвонил Александр Белый. Сказал придти поговорить насчет участия во флешмобе #яэкстремист. Сказал, что административного процесса тогда не велось. Я ответил, что у меня нет сейчас возможности. Тогда Белый предложил придти домой ко мне и сказал что-то в духе «можем прийти принудительно для осмотра».

Тогда я предложил вызвать меня в любой другой рабочий день. Но в пятницу Белого не будет, а в понедельник выйдут сроки. Почему он не пытался связаться со мной предыдущие 7 дней? Почему горят сроки? Где он был все это время? Ну, я тогда и сказал, что пусть без меня оформляет документы в суд. В связи с уходом за матерью я работаю постоянно дома. Поэтому пропустить появления капитана Белого к нашим дверям было просто нереалистично. Никаких дальнейших действий с его стороны не было, затишье.

16 апреля мне в Viber без каких-либо комментариев присылают три фотографии протоколов с непонятной фабулой. Причем присылают с номера, который подписан «Денис». Там писалось, что 25.02 в 23.10 размещена запрещенная аббревиатура… Но в это время на этой странице вообще нет никаких постов.

Везде указано, что от подписи отказался.

Я никак не отреагировал, потому что решил, что это провокация. Денис никак не представился, не сообщил цели этих скриншотов. Только по аватарке с персонажем «Бриллиантовой руки» с пистолетом я понял, что он имеет какое-то отношение к милицейской романтике. Потому пошел и заключил договор с адвокатом.

Поскольку в предъявленном правонарушении не видел большой общественной опасности и надеялся на адекватность сотрудников милиции, ожидал либо вызова в суд повесткой для интеллектуального разговора, либо в принципе закрытия дела за незначительностью.

Нарушением является даже не пост, а сделанный под ним комментарий. В комментарии содержится ссылка, в которой Facebook автоматически отображает запрещенную надпись.

Пользователь А сослался на пользователя Б. Пользователь Б добавил туда картинку, которая отобразится у пользователя А. С моей точки зрения, степень общей опасности стремится к 0, даже если его можно доказать – что, как я считаю, невозможно.

МВД, даже если изымает у кого-то клиентское устройство, не сможет увидеть конкретных логов прошлых действий на Facebook именно с этого устройства. Они не хранятся на стороне клиента. Facebook со своей стороны может видеть все логи действий, но при этом ничего не знает о конкретном человеке в РБ, который их исполнял. Они видят только IP и знают, что действия делал кто-то, знающий пароль. Даже если они проведут «идентификацию аккаунта» через фото с паспортом или каким-то подобным образом, они всё равно вряд ли компетентны в установлении личностей беларуских граждан и анализе достоверности беларуских паспортов – не говоря уже о том, что так можно подтвердить связь человека с аккаунтом. Но кто конкретно логинился и нажимал кнопку в конкретный момент, они всё равно не знают.

Единственное, чем одновременно Facebook может владеть с МВД – время и IP. Тогда (если бы Facebook делился с МВД информацией) можно было бы в принципе привязать действия в Facebook к конкретному абонентскому устройству или точке доступа – но и это не всегда значит установление конкретного лица данной точкой доступа пользовавшегося.

Но я не представляю, чтобы Facebook по запросу беларуского МВД делился информацией о действиях пользователей – они подчиняются жестким регламентам защиты персональных данных.

Уже имели много скандалов в недавнем прошлом на эту тему, и административные правонарушения – не тот повод чтобы по запросу МВД что-то отдавалось. Тем более если это административные правонарушения по статье
«экстремизм», фактически ограничивающей свободу слова. Вряд ли Facebook будет так подставляться.

То есть если речь не идет о ситуациях типа поимки Ассанджа (Wikileaks) или Росса Ульбрихта (Silkroad), когда задействованы спецслужбы всего мира, я не могу даже представить себе ситуации, чтобы беларуское МВД и Facebook могли координироваться. А значит, достоверных доказательств установления личности Facebook-пользователя беларуским МВД не просто случайно нет в этом деле, а их в принципе на практике не может быть».

Версия свидетелей

Далее вызывают свидетеля Воронище. Именно он звонит людям в 4 утра, чтобы сообщить, что их машину кто-то поломал. А следом забирает их в гражданском на белом фольксвагене. На все вопросы отвечает ёмко: не помню, не знаю, не специалист в этих вопросах. «Платная ли у нас операционная система и лицензированная ли она?» – Я не специалист. «Как выяснил принадлежность Facebook Глебу Рубанову?» – Ну, там его аватарка и имя стоит! К тому же поступило сообщение из ГУБОПиКа...

Кстати, на скриншоте, который был в материалах дела (мы не можем его публиковать – на нём ведь запрещенная аббревиатура), курсор был наведен на надпись «9 недель». При этом наведении всплывала дата и линк под ней, из которой следует, что скриншот делали через 9 недель после 5 марта. Отец отреагировал и на это:

«В протоколе указана дата 5 марта 2019 года, время 15:13. Это время Facebook фиксирует как время, когда оставили комментарий с ссылкой. Но на скриншоте с социальной сети Facebook так же видно, что физически он был сделан через 9 недель после 5 марта.

Я посмотрел по календарю – это 7 мая, день моего задержания. Есть большая вероятность, что протокол осмотра (который и является якобы основанием для начала административного процесса) был составлен уже после того, как я был заключен под стражу или непосредственно перед моим задержанием, а не 14 марта».

Следом за ним вызывают свидетеля Белого. Те же ответы на вопросы: не помню, не знаю, не специалист… Самый милый комментарий он дает по поводу грубого задержания: «Ну, вы ж сказали, что в хатку не пустите».

Папа с адвокатом ходатайствует о вызове человека из ГУБОПиК – чтобы объяснил, как они идентифицировали аккаунт в Facebook. Суд отказал.

Приговор

Суд удаляется для выносить приговор. Возвращается – и даёт отцу штраф 40 базовых.

Папа ходатайствовал о соблюдении Пакта о гражданских и политических правах – фундаментального документа ООН, который приняли все страны мира, в том числе и Беларусь. В нем есть статья 9, в которой сказано, что никто не может быть подвергнут произвольному задержанию и содержанию под стражей. А если произвольное задержание произойдет, то лицо, которое задержали, получит полное право на безотлагательное рассмотрение законности своего ареста в рамках дела, по которому его и арестовали.

В постановлении ни слова о незаконном задержании, хоть именно его обсуждали три часа на процессе.

Мне порой приходила мысль, что это борьба с ветряными мельницами. Настолько комфортно жить в симуляции развитой айти-страны, что порой мы даже забываем, как дела вне ПВТ. Забываем, что людям нельзя просто переустановить систему, как бы того не хотелось.

Под конец заседания адвокат сказал: «Суд над Глебом Рубановым превратился в суд над некомпетентностью милиции». Что ж, для этой системы координат мой папа – «экстремист». И я горжусь этим.