Селфхарм еще называют видом аутоагрессии и самоповреждением. По ошибке многие считают селфхарм жутким развлечением подростков или проявлением невменяемости взрослых людей. На самом деле, самоповреждение – это чаще всего чаще всего это попытка избавиться от тревожности, страха, ненависти к себе и от вины. Селфхарм может провоцироваться последствиями от тяжелых психических травм и депрессий. Существует миф, что наносят себе порезы только те люди, которые хотят привлечь к себе внимание – мы нашли героев, которые сознательно наносят себе увечья, и узнали их мотивацию.

Тима. «Я просто сидела и ножом наносила себе порезы – и мне становилось хорошо»

«У меня шрамы на бедрах и на руке. Я себя резала битым стеклом, лезвиями и канцелярскими ножами. Первые шрамы делала битым стеклом. Начала все это делать без причины, мне просто так нравилось. В подростковом возрасте ходила по заброшкам, где везде валялось стекло. Мне нравилось плоскостью стекла сдирать с себя кожу. Мне тогда было около четырнадцати лет. Моя подруга переживала из-за ситуации в своей семье и хотела себя порезать, но боялась. А я ей сказала, мол, что тут страшного – и порезала себя, убедив, что болезненного в этом ничего нет. Произвела пагубное влияние на подругу, хотя мне тогда это казалось поддержкой.

На бедрах шрамов больше всего, все они были нанесены два года назад из-за переломного момента в жизни.

Тогда нашла работу, хотела съехать от матери. Но у меня не было опыта, как снимать квартиру, как оплачивать коммуналку, что готовить, как покупать продукты. Я спала на работе, спала в парках, спала в квартире с прахом мертвого дедушки знакомых. У меня тогда были проблемы в личной жизни – меня бросил парень, а вдобавок еще и украли крупную сумму денег. Последним шагом для селфхарма было расставание с парнем. Мы встречались три года, у нас было большое количество совместных дел, я считала, что у нас была одна жизнь на двоих. Но иногда складываются обманчивые ощущения. Рухнуло все и сразу. Через неделю после расставания я порезала себе ноги. Мир рушился, нужно было что-то делать. Я просто сидела и ножиком наносила себе порезы – и становилось хорошо. Мне даже нравится пощипывающая боль после них. 

Прошло полгода, у меня началась сильнейшая агрессия по отношению к себе. Казалось, что я стала приходить в себя, что у меня получались многие вещи, но у меня пропали желания. Я просыпалась по будильнику, насильно заставляла выключить будильник, даже била себя по лицу. Мотивации что-либо делать вообще не было. Но внутри сидело упорная уверенность, что все это пройдет. Я стала ставить задачи, заставляла себя делать обычные вещи: учить английский, фотографировать, рисовать. Позже я поняла, что не со всеми могу нормально общаться, хотя мне хотелось стать более общительным человеком. Внутренний голос говорил, что я делаю все неправильно, что нужно себя наказать. Тогда пошла вторая волна порезов, более жестких – настолько жестких, что чуть не залила кватиру кровью. Перекисью залила, обработала – и все хорошо. 

Мой селфхарм не на постоянном уровне, он приходит волнами. Я не могу назвать его привычкой, но не отрицаю, что, возможно, сделаю это еще не один раз. К помощи врачей не прибегала. Себе всегда твержу, что со мной всё нормально. Действительно считаю, что у меня всё хорошо. Я же вижу людей, у которых ненормально. У этих людей как правило нет сил и воли справляться. У меня пока получается. Если честно, я считаю, что люди часто режут себя из-за кучи свободного времени. Я не делаю это для привлечения внимания, мне вообще не нравится, когда на меня обращают внимание. Я выбрала ноги, потому что всегда хожу в брюках, так что никто их не увидит. Понимаю, что когда люди увидят мои шрамы, начнут обращать внимание, осуждать. А осуждения никто не любит, я тоже. Делаю это для себя и считаю селфхарм личным делом каждого».

Ксения. «Самый глубокий шрам у меня – на бедре, 28 швов»

«Моя аутоагрессия началась с девяти лет, между мамой и папой были сложные отношения, я была свидетелем и участником их конфликтов. Из-за сильного эмоционального включения в их ссоры я вырывала на себе волосы, царапала лицо. Когда умер отец, на некоторое время я перестала так делать. Но в 16 лет у меня появились крупные проблемы с мамой и ссоры с братом, который бил меня. Защищалась как могла, но мама встала на сторону брата и не реагировала никак на меня. Тогда я впервые себя порезала, это было лезвие. Во время очередного конфликта я побежала в ванну и сделала себе порез. Мне становилось легче психологически, физически иногда накрывало предобморочное состояние.

Иногда я не могла доползти даже до кровати, хоть крови было и немного. А иногда чувствую себя хорошо. Поначалу селфхарм был редким явлением, справлялась сама. Потом скандалы нагнетались – и я стала искать помощь у психолога. Вбивала в поисковике «я ненавижу своего брата», стала переписываться с психологом из России, который обвинил меня в провокации брата. Объяснил это тем, что у него с сестрой похожие отношения, так как она его провоцирует. Я стала резать себя очень часто – «накрывало» по поводу и без. Например, я куда-нибудь опаздывала – и настолько сильно переживала, что если с собой было лезвие, то я бы себя резала. А если нет, то вырывала волосы, кусала руки, царапала лицо. Так решались все ситуации, которые вызывали во мне напряжение. Самоповреждение перешло в привычку.

Даже когда уехала жить от мамы к сестре, привычка осталась. С каждым годом она усугубляется, иногда мне очень страшно. Я боюсь сама себя. Мои повреждения бывают настолько глубокими, что это пугает. У меня медицинское образование, я часто помогаю людям, могу оказать первую помощь, остановить кровотечение. Но к себе отношусь совсем иначе.

Я порезала бедро – это самый глубокий шрам у меня, 28 швов. Я тогда была у сестры. Она сидела на кухне с другом и пила чай, а я в этот момент ванне резала бедро. Порезала, никак не обработала, надела штаны и легла спать. Утром проснулась, а все в крови. Сестра уже ушла на работу, а я пошла к психиатру – ходила на дневной стационар. Врач спросила, резала ли я себя сегодня, я сказала: «Чуть-чуть». Она попросила ей показать, а когда увидела мое бедро, чуть не упала в обморок. Вызвала скорую – несмотря на то, что прошло уже более двенадцати часов, мне все равно зашили рану. Сейчас, находясь в наиболее стабильном состоянии, я благодарна врачу за то, что она помогла. Я могла лишиться ноги или даже жизни, заработав заражение. Сейчас вспоминаю и не понимаю, как могла так поступить с собой. Не просто порезать, а лечь спать и проснуться целиком в крови.

Брат говорил «я хочу, чтобы ты сдохла», «выйди в окно», «вот бы тебя сбила машина». Мама тоже на эмоциях говорила: «Один раз отплачем – и всё». Все это я впитывала как губка, накапливала в себе. Конечно, я резалась за закрытыми дверями, ходила только с длинными рукавами. Однажды вышла с открытыми рукавами, и мама увидела порезы. Она спросила, откуда они, я отмахнулась и придумала другую причину. Она ничего не сказала. Но в следующую ссору на эмоциях назвала меня ненормальной, потому что я режу себя. Она догадалась, но промолчала. Мама не думает, что это из-за наших с ней отношений – она нашла другую причину для себя, решила, что это из-за ссор с мужем сестры.

Меня больше пугают не порезы, а то, что я так остро реагирую на всё. Даже если я не режу себя, есть много других способов. Например, я тушила о себя сигареты, хоть и не курю. Специально покупала сигареты, делала пару затяжек и тушила о кожу. Само состояние, когда накрывает, – оно хуже, чем когда занимаешься селфхармом. Но вот удержаться, чтобы не делать этого, очень тяжело. Я кусаю себя до синяков, бью по лицу. Шрам, который на руке – его тоже зашивали, я порезала себя за кинотеатром.

С братом я стараюсь не общаться. Я его люблю на расстоянии, но видеть пока не могу. Мама звонит мне, плачет, говорит, что любит меня. Она говорит, что дети дерутся всегда, что это во всех семьях так. Ей не кажется, что когда брат хватал нож или душил меня, это было за гранью. Она считает, что на мое психологическое состояние повлияла полученная в детстве черепно-мозговая травма. Но даже врачи говорят, что дело в проблемах в семье. 

Я хожу на терапию, принимаю антидепрессанты и нейролептики. Я бы не смогла справиться без медикаментозной поддержки. Да и с врачом и психологом нужно обсуждать, почему так получилось, искать первопричину. Самому справиться очень сложно. Я раньше думала, что селфхармом занимаются только подростки. Это не так».

Евгений: «Честно говоря, мне хотелось, чтобы родители заметили шрамы»

«Я всегда был слегка эмоционально-неустойчивый, да и родители у меня, мягко говоря, авторитарные. Я был очень трудным подростком, устраивал частые скандалы, только что из дома не уходил, потому что некуда. Слова «селфхарм» и «самоповреждение» для меня были абсолютно незнакомыми.

Еще в детском возрасте для меня было нормально ударить себя за то, что что-то не получается в процессе занятий по фортепиано. Или когда делал больно близкому человеку из-за того, что мои эмоции выходили из-под контроля. Чувствовал себя виноватым и наказывал себя. Для меня было абсолютно нормально сделать порез как отметку о том, что так делать не надо. Первые порезы появились в подростковом возрасте, и их никто не замечал, а возможно, просто не хотели замечать. Был период, когда я все же начал получать реакцию от окружающих, но она была такой: «О, боже! Что же ты делаешь».

Первыми замечали друзья, а родители упорно игнорировали. Честно говоря, мне хотелось, чтобы родители заметили. Говорят, что подростки наносят себе повреждения, чтобы привлечь внимание – часто это действительно одна из причин. Но это не манипуляция, им больно, они не в порядке, а по-другому привлечь внимание они не могут.

Впервые слово «селфхарм» услышал от своей подруги на первом курсе универа. К этому моменту я уже долго практиковал его. Оказалось, что были друзья, которые делали так же и тоже не знали, что это. Мы  не воспринимали друг друга как глубоко нездоровых людей. Для меня это был какой-то ритуал, чтобы взять свои эмоции под контроль.

Селфхарм – это привычка. Она часто становится способом справляться с тревожностью и виной. Для меня было абсолютно нормально заранее протереть антисептиком нож, провести зажигалкой по коже. Это была настолько спокойная привычка, что я даже готовился к этому. 

Депрессия тоже с потолка не берется. У меня были проблемы в семье, были эпизоды, когда меня меня сильно избили, когда я потерял очень близкого человека. Но когда я пошел на терапию, мне сказали, что, кроме этих травм, у меня еще целая стопка в придачу. Бывает такое, что человек не чувствует связи со своим телом и может заниматься самоповреждением для того, чтобы почувствовать себя реальным.

В своем твиттере однажды написал, что селфхарм – это не страшно. Люди задавали много вопросов насчет того, что об этом думают специалисты. Некоторые благодарили за то, что говорю об этом. Для тех, кто наблюдает  со стороны, хочу сказать: не стоит вести агрессивную борьбу против селфхарма.  Когда начинается агрессивная  борьба, человек чувствует еще большую вину, начинается саморазрушение, которое снова приводит к аутоагрессии. Замкнутый круг».

Анна: «Это хороший сигнал того, что внутри меня творится бардак»

«Я самостоятельно живу и учусь в Беларуси уже пятый год. Сейчас образовательная часть в университете закончилась, впереди экзамены, защита диплома и неизведанное будущее. Когда я нервничаю, выдираю себе брови и ресницы, обдираю кутикулу около ногтей и сцарапываю лак. На сеансе у психолога я учусь прислушиваться к себе и стараюсь останавливать себя, задавать себе вопросы: «Что меня так тревожит и как я могу это исправить?». Психолог лишний раз напоминает мне прислушиваться к себе, поскольку то, что я делаю со своим телом – это показатель моего внутреннего состояния и ответ на многие вопросы. 

С тех пор, как я приехала в Беларусь и начала жить самостоятельной жизнью, испытываю много тревоги. Здесь у меня не было ни родственников, ни друзей. Друзья и подруги начали появляться только спустя время, некоторые из них жили со мной в общежитии. Но в моменты нервного напряжения я все равно непроизвольно начинаю выдирать брови и ресницы. За пять лет в университете я так и не научилась спокойно относиться ко многим вещам. Сейчас учусь понимать причины тревоги, разбираюсь с тем, как до такого состояния не доводить. Я не крашу ногти, потому что начинаю сцарапывать лак, перестала дополнительно корректировать брови, потому что они становились похожи на ниточки. Сейчас, если в порыве тревоги я начинаю их выдирать, итог не такой печальный, как раньше.

Не могу сказать, что эти манипуляции вредят моей жизни. Это не наносит ущерб здоровью, но для меня это явный сигнал того, что внутри творится бардак. Чтобы устаканить хаос внутри, мне нужно прислушаться к себе и иногда расписать всё – планы, тревоги, сомнения. Я начала ходить на терапию прошлой весной, причин для этого было и остаётся предостаточно. Одна из них – самостоятельная жизнь. Еще я начинаю травмировать себя, когда мне предстоит какое-то выступление. Это происходит и тогда, когда нужно делать работу, которую делать не хочется, но необходимо. 

В процессе я не чувствую боли, скорее ощущаю удовольствие. Например, мне нравится ощущение, когда я вытаскиваю сразу несколько ресниц. Это как корочка на ранке, которую хочется содрать. Это потребность, желание. Не могу сказать, что такой селфхарм меня беспокоит, но мне бы хотелось, чтобы у меня не было такой потребности, а мои руки и брови выглядели эстетично.

Моя тревожность возникает от незнания себя, от неосознанных проблем и от неизвестности в будущем. Сейчас у меня так же много поводов для тревоги, но я лучше их прорабатываю. Иногда это значит сесть и подробно расписать или проговорить даже банальные вещи. Думаю, благодаря терапии я начинаю осознаннее управлять своим телом и жизнью».

Мария. «Я контролирую место пореза. Если сделаю что-то серьезное, поеду в больницу»

«Резать себя я начала в четырнадцать лет, до этого я голодала. Первые пару раз забыла поесть, почувствовала голод – и мне понравилось. Таким образом довела себя до анорексии. Причин на это не было. Когда мне было четырнадцать лет, на хайпе была тема порезов – и мне хотелось попробовать. Я занимаюсь с психотерапевтом, она спрашивает, режу ли я себя. Иногда смотрит на порезы, иногда спрашивает, появились ли новые. По сути, ей плевать, она пишет что-то себе в бумажках, а так ей все равно. Я просто прихожу раз в месяц за таблетками – так работает бесплатный психотерапевт в поликлинике.

А вообще, причина для порезов всегда есть. Допустим, ссорюсь с мамой – и чтобы снять стресс, наношу себе порезы. У меня непростые отношения с семьей. Отцу плевать на всех, матери раньше тоже было плевать. А еще отец убил мою домашнюю крысу. Пришел пьяным, полез к ней – она укусила его, а он ее задушил. Это был мой первый домашний питомец. 

От селфхарма мне становится легче, проблем в нем я не вижу. Меня не напрягает вид шрамов. Родные видели мои порезы, отцу все равно, мать иногда негодует, а младшая сестра ругает и бьет по голове за это. Свои порезы я контролирую и уверена, что артерию не задену себе никак. Я контролирую место пореза. Я понимаю, если сделаю что-то серьезное, поеду в больницу. Просто нахождение вне дома для меня – сущий кошмар. У меня пограничное расстройство личности, и аутоагрессия является его симптомом. Пограничное расстройство развивается в основном с детскими травмами, например пренебрежительным отношением в семье, насилием, изнасилованиями. Самоповреждение – одна из черт моего диагноза, к нему еще относятся скачки настроения, импульсивность, десоциализация.

Временами накручиваю себя до ненависти к себе – и от того режу. Или наношу порезы из-за ссоры с кем-то. После окончания школы на меня началось давление со стороны отца, чтобы я шла работала или поступала куда-нибудь. Тогда после долгого перерыва опять началась волна порезов. Я нервничала от давления, от невозможности устроиться на работу, потому что мне было всего семнадцать. В семнадцать лет найти работу практически невозможно. Я, кстати, устроилась в кофейню, но много нервничала и морально уставала. Слишком много контакта с людьми и слишком долго вне дома. Резала себя тогда очень часто. 
Сейчас у меня в планах прокачаться в языках и постараться найти способ обеспечивать себя фрилансом, чтобы меньше взаимодействовать с людьми. Но пока не найду для себя альтернативы селфхарму, не буду прекращать себя резать, потому что так мне становится легче».